Вл. Альбрехт
фрагменты книги
Оглавление: В начале было начало || Мешает ли вам жизненный опыт? || Это все-таки допрос или беседа? || Четыре основных принципа || Система "ПЛОД" || Как спокойно отвечать на простой вопрос? || Дело тянется || У следствия есть цель и средства для достижения этой цели || В чистом поле закона || Неторопливое окончание || Авторская неудача || Под конец несколько советов
Интересно ли вам знать, читатель, что следователь добивается результатов не менее чем с помощью 18-ти приемов? Вот они, извольте: "внезапность"; "последовательность"; "создание напряжения с перегрузкой сознания"; "снятие напряжения со стремлением поговорить по душам"; "пресечение лжи сразу или спустя некоторое время"; "фиксированный темп допроса с перегрузкой сознания" или "замедленный темп с фиксацией желания проскочить особо неприятное". Затем...
Впрочем, хватит. И это, и многое другое можно прочесть в специальной литературе. Но нужно ли нам, непрофессионалам, изучать книги и статьи, написанные для следователей? Казалось бы, неплохо кое-что знать, Приятно, наверное, спросить следователя, какой прием он к вам так неудачно применяет и посоветовать другой. Только вот в чем беда: порой приведенные в спецлитературе примеры некорректного поведения следователей - это примеры безнаказанности и, значит, "неплохое" руководство к действию для них.
А наше с вами оружие - правда. И поэтому все хорошее в мире дружественно нам. Ваши нравственные принципы, ваша мораль - вот основы поведения. И если вы хотите почитать что-нибудь настоящее, то ради бога: Толстого, Пушкина, Чаадаева, Достоевского. Библию, наконец.
Ну, а в области специальной, может быть, вам хватит той ерунды, которую вы прочтете в этой брошюре. Итак, к делу...
Театр, как говорил Станиславский, начинается с вешалки. Допрос тоже. Встречая вас, следователь здоровается за руку. Он вежлив, предупредителен, пытать вас вроде бы не собирается. Вы не ожидали, чувствуете облегчение: зачем же ссориться, если можно по-хорошему. Но есть во всем этом что-то от плохого театра, какая-то наигранность. Чувствуете?
Ну что же, сейчас вы будете изображать простого, очень занятого человека с плохой памятью, но, впрочем, готового помочь расследованию, если нужно. Но надо ли помогать расследованию? Убежден - надо. Допустим, следователь пытается установить истину, расследуя дело об убийстве или воровстве. Ваш долг - помочь ему. А если вас вызвали свидетелем по делу, в котором ваш друг обвиняется в распространении антисоветской пропаганды и клеветы? Вы уверены, что обвинение ложно и несправедливо. Так помогите же установить эту истину.
А пока что вы включились в его игру - продолжается разговор по душам. К сожалению, он дает возможность вашему собеседнику-профессионалу спрашивать о том, о чем он спрашивать не должен. Например, о вас лично, о ком-то еще. Вопросы, с вашей точки зрения, пока ерундовые. Все очень вежливо. Он не прерывает. Разве только немного и осторожно подстегивает, если вы останавливаетесь. Однако потом, когда следователь узнает все, что его интересовало, он, конечно, увидит неправду и... рассердится. (Он умеет!). Вы станете оправдываться - тогда он узнает еще больше. Он сделает это совсем просто, чередуя многозначительные намеки на полную осведомленность и угрозы. Вы продолжаете отвечать, но почему-то немножко жалеете.
О чем? Может быть, о том, что поздоровались за руку?
Что же с вами произошло? Во-первых, вы боялись обидеть человека, который с вами вежлив. Но, помилуйте, что же в этом страшного? Если "мирное сосуществование" идеологий невозможно, то остаться вами недовольным он, по-видимому, обязан. Во-вторых, вы не привыкли врать и боитесь его неукротимой осведомленности. Допустим, они за вами неофициально следили (много они выследили?), и ведь она, эта осведомленность, гроша ломаного не стоит. Она постыдна, к тому же. При этом следователь немножко обманул вас, немножко нарушил установленный законом порядок ведения допроса.
Он пользуется вашей неопытностью, пытаясь запугать вас, но сам-то ведь знает, что пока ваши слова не записаны в протокол и с вас не взята подписка об ответственности за дачу ложных показаний, ваши слова не имеют значения, и вы пока не в его руках.
И его недоверие вас унижает? Нет, больше, наверное, унижает собственная ложь и болтливость. Не надо было врать, и говорить лишнее тоже не надо было.
Это все-таки допрос или беседа?
Допрос и беседа - далеко не одно и то же. Беседа не предусмотрена законом. Возможно, допрос будет много позже, возможно, его не будет никогда, возможно, он начнется сразу же после беседы. Во всех случаях беседа - это разведка (для следователя).
Но тут вы замечаете, что следователь хитрит. Значит, предлагая откровенную беседу, он хотел обмануть вас. Скажите ему об этом (вежливо, конечно). И требуйте протокола (хотя бы для того, чтобы сохранить откровенность беседы). Отказывается - пристыдите легонько. Если он "ерепенится" и по-прежнему хочет "беседовать", пусть беседует сам с собой. Если он имеет право в любое время беседовать с вами, то вы имеете право не беседовать с ним никогда (можно было с этого начать и уклониться от разговора-беседы сразу и категорически). Не помогает - потребуйте, чтобы он дал вам возможность расписаться об ответственности за отказ от показаний и за дачу ложных показаний. А так как расписаться можно только в протоколе, то вы своего добились.
Протокол начат, теперь вопросы и ответы записываются. Он пишет свои вопросы, вы - свои ответы (собственноручно, если хотите). Во всяком случае, вы - полноправный владелец половины протокола. Свои ответы вы пишете сначала в черновике, редактируете и заносите не спеша в протокол (или диктуете следователю).
Не торопитесь подписывать протокол. Обратите внимание на первую страницу, там все должно быть указано правильно. Говорят, иногда следователи "забывают" писать все сразу и дописывают потом. Длительное общение с преступниками, наверное, оказывает на них дурное влияние. При случае об этом можно рассказать, даже написать в протоколе, оказывая тем самым хорошее влияние.
... "Перед допросом следователь удостоверяется в личности свидетеля, разъясняет ему его обязанности и предупреждает об ответственности за отказ или уклонение от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний, о чем делается отметка в протокол, которая удостоверяется подписью свидетеля... Допрос по существу дела начинается предложением свидетелю рассказать все ему известное об обстоятельствах, в связи с которыми он вызван на допрос; после рассказа свидетеля следователь может задать ему вопросы. Наводящие вопросы не допускаются".
Будем считать, что, размышляя над тем, допустимо ли с точки зрения ваших представлений о нравственности отвечать на тот или иной вопрос, вы как бы просеиваете его через некоторое сито - сито "Д" (от слова "допустимость"). Есть еще три сита, которые позволят вам чувствовать себя уверенно. Сейчас мы их рассмотрим.
Как отвечать на трудный вопрос? (Про сито "П" и "Л")
Не волнуйтесь. Есть очень много трудных вопросов, для которых годится один простой ответ. Его надо произнести вежливо и не торопясь: "Запишите ваш вопрос в протокол, и я на него отвечу". Если следователь не записывает свой вопрос в протокол, вы не обязаны на него отвечать. Эти рассуждения мы условно обозначим как сито "П" ("протокол").
Сито "П" мешает следователю писать черновик протокола. Мешает, например, аннулировать заданный вопрос, если он после вашего ответа покажется следователю невыгодным. Это важно.
Однако, скорее всего, "трудным" для вас окажется вопрос, который касается лично вас. То есть, в этом случае, вы перестаете быть свидетелем и становитесь подозреваемым или обвиняемым. Но по закону подозреваемый или обвиняемый не несет ответственности за дачу ложных показаний и за отказ или уклонение от показаний. В Бюллетене Верховного Суда СССР ( 1974 г., N 4, стр. 245) сказано: "Допрос в качестве свидетеля подозреваемого в совершении преступления лишает его возможности осуществить свое право на защиту и потому не может быть признан соответствующим требованиям процессуального закона".
Представьте, некто К. заявил, что отобранную у него книгу он взял у вас. Конечно, вы расстроены. Безотносительно к тому, вредна ли эта книга для правительства или нет. Для К. она определенно вредна, и для вас также. В этом случае вы скажете, что, безусловно, рады были бы ответить, чья книга, но фактически не можете этого сделать, так как не беспристрастны. Вам, в сущности, нельзя верить как свидетелю, поскольку вы - заинтересованное лицо. Вы - подозреваемый в преступлении. Нет уж...
Выяснение истины, если это возможно, должно происходить без вашего участия. "Я заинтересован доказать свою невиновность," - ответите, допустим, вы. "Что же мешает ее доказать?" - спросит следователь. "Многое, - ответите вы. - Во-первых, отсутствие адвоката. Во-вторых, незнание законов. В-третьих, неизвестно, что именно надо доказывать, мне не предъявлено обвинение. И, наконец, сама необходимость доказывать. Существует мнение: доказывать должно следствие, не так ли"?
Если следователь не унимается, полезно пройти с ним еще раз весь кусок, начиная со слов, "что рады бы ответить на вопрос..." Эти размышления назовем, условно, ситом "Л", от слова "личное".
Надо отметить, что отказ от ответа на вопрос, который относится лично к вам, нередко психологически труден, особенно в щекотливых ситуациях, когда его можно расценить, как трусость. Например, с тем же К. Вам жаль, что он страдает из-за вашей книги. Вы готовы были бы его выручить, взяв "грех" на себя. Но можно ли считать такую позицию правильной? Разумеется, нет. Гораздо лучше просто объяснить нелепость вашего положения как свидетеля в этом деле. Ведь вы просто не можете им быть!
Другой пример не относится к практике следствия, но ситуация достаточно распространена, поэтому я позволю себе его привести. Предположим, человек 25 лет проработал на ответственной работе и всегда, вплоть до увольнения (в связи с желанием выехать в Израиль), получал большую зарплату. На вопрос милиционера: "Где вы работаете?" - он вряд ли откажется отвечать. Он скорее "сознается", что нигде не работает и предпочтет доказывать, что живет на средства, заработанные честным трудом, чем попросту откажется отвечать на вопрос. Таким образом, он облегчит преследование самого себя за тунеядство, в то время как следовало бы заставить доказывать, что он тунеядец, тех, кто обязан доказывать.
Вопрос, который не имеет отношения к делу, или вопрос, который имеет "слишком близкое" отношение к делу (про сито "О").
Однажды Валерий Чалидзе отказался отвечать на какой-то вопрос следователя. Тот спросил: "Почему?". Чалидзе ответил: "Ваш вопрос не имеет отношения к настоящему делу. Он имеет отношение к еще не возбужденному делу о моем отказе отвечать на предыдущий вопрос".
Итак, если вы уверены, что вопрос следователя не по делу, у вас есть повод на него не отвечать. Но интересно, что такой же повод возникает, если вопрос наводящий, т. е. "слишком близкий" к делу, или, другими словами, подсказывающий свидетелю ответ "да" или "нет". Закон прямо запрещает задавать наводящие вопросы. Например, нельзя спрашивать: "Давал ли вам Рабинович читать "Архипелаг ГУЛАГ?" Следует спросить: "Давал ли вам Рабинович читать какие-либо книги?" Предположим далее, что вы говорите, вам непонятно, о каком Рабиновиче идет речь и хотелось бы увидеть его фотографию. В этом случае следователь не имеет права показать вам одну фотографию (это было бы наводящим вопросом). Он должен показать сразу несколько снимков, чтобы вы сами узнали Рабиновича на одном из них. Такую просьбу не так легко выполнить. Тем более, что вся процедура опознания должна совершаться в присутствии понятых и оформляться протоколом.
Теперь попробуйте восстановить в памяти прочитанное. Итак, все вопросы просеиваются через 4 сита системы "ПЛОД". Запомнить слово нетрудно: плод вашего воображения (с дерева добра и зла) и, вместе с тем, запретный плод, который сладок.
Первое сито "П" означает требование внести вопросы в протокол; затем сито "Л" вы размышляете, не касается ли задаваемый вопрос вас лично. Далее сито "О" отношение к делу, но не "слишком близкое". И, наконец, сито "Д" допустимость ответа с точки зрения ваших представлений о морали.
Очевидно, система "ПЛОД" заставит вас не торопиться и думать. Начнете думать возникнет интерес и сам собой исчезнет страх. Все четыре сита призваны избавить вас от вероятных неприятностей.
О том, как пользоваться четырьмя принципами системы "ПЛОД".
Вспомните еще раз о восемнадцати приемах следователя. Против них у вас, казалось бы, всего четыре сита. Но, если говорить откровенно, вам, честному человеку, и одного сита "П" с избытком хватит на все 18 приемов. Судите сами: если вы перестанете реагировать на непротокольные вопросы, следователь тут же станет создавать впечатление "хорошей осведомленности" или "снятия напряжения со стремлением поговорить по душам".
То же самое нетрудно уяснить относительно других принципов системы "ПЛОД". Главное не торопитесь ими пользоваться. Почему бы и не поговорить со следователем "по душам со снятием напряжения"? Задаваемый вопрос не имеет отношения к делу или касается лично вас? Возможно. Тем не менее, иногда целесообразно на него ответить.
Представьте себе, вас спрашивают о получении денежных переводов из-за границы. Допустим, сейчас вы нигде не работаете. Вам приходится довольствоваться случайными заработками, принимать помощь родственников и знакомых. Вы сознаете, что жить на деньги, не заработанные собственным трудом, постыдно. Но ведь гораздо более постыдны обстоятельства, которые ставят человека в подобное положение. В конце концов, всю жизнь вы честно работали... Вы потеряли работу из-за желания уехать в Америку (предположим). В чем же вы виноваты? Если следователь считает, что ваши объяснения не по делу, они, тем не менее, должны быть записаны в протокол вместе с его вопросом, который, вероятно, в той же мере по делу.
Ну, а если вы отказываетесь отвечать на вопрос, не пренебрегайте возможностью усилить вашу аргументацию. Например, можно ответить так: "Ваш вопрос не имеет отношения к делу, поэтому я не желаю на него отвечать". А можно иначе: "Я готов ответить на ваш вопрос, если вы объясните, что он имеет отношение к делу". Затем, после записи в протокол объяснений следователя, пишите: "Тем более, то-то и то-то окончательно убеждает меня, что заданный вопрос не имеет отношения к делу". (Сито "О").
В тех случаях, когда вопрос следователя заставляет вас предполагать, что в данном случае вы не просто свидетель, но подозреваемый, можно, добившись подтверждения следователя, что вопрос по делу, записать в протоколе так: "Именно то обстоятельство, что вопрос имеет отношение к делу, позволяет мне, насколько я понимаю, на него не отвечать". (Сито "Л").
Как спокойно отвечать на простой вопрос?
Из легких вопросов следователь сооружает большую колыбель. Слегка укачивая вас в ней, он терпеливо и бережно выращивает свой трудный вопрос. Надо хорошенько убаюкать ваше внимание. Зорким часовым стоит он над душой и легонько подталкивает, не давая понять, куда. Возникает довольно бодрый темп допроса. И вот, вдруг, вопрос трудный. Вы смутились (обнажились), а следователь и рад. Он откровенно изучает ваше смущение, напоминает об ответственности за дачу ложных показаний, не дает сосредоточиться.
Что же, спрашивается, делать? А ничего особенного. Просто не надо торопиться. Ничто не мешает легкий вопрос обдумывать так же, как и трудный. Не торопитесь нарочито и с самого начала. Если он ускорит темп, то в протоколе при ответе на очередной вопрос можно кое-что дописать. Например: "Обвиняемый не давал мне никакой антисоветской литературы. Но я просил бы следователя не ходить вокруг, не пугать, не курить в лицо, не повышать голос, не торопить с ответом словом, не оказывать на меня давления". "На вас никто не оказывает давления". "А я не говорю "оказывает", я лишь прошу, чтобы "не оказывали".
Если следователь не унимается и кричит, вы говорите: "Вот видите кричите. Это и есть "оказывать давление". У меня уже рука дрожит". (Покажите ему, как она дрожит). Только не грубите. Самое большее, чего вы можете требовать, это "интеллигентного поведения". Мы ведь все интеллигенты? Если он сильно бранится успокойте, скажите, не надо, дескать, зачем ссориться. Попросите что-нибудь рассказать о себе. Он расскажет и успокоится. "А если не успокоится?" спросит читатель. Что ж, тогда не знаю. Нельзя же все знать. Но есть ли смысл продолжать разговор в такой обстановке?
Еще раз о том, что такое нравственная допустимость, или как отвечать на очень простой вопрос (сито "Д").
Допрос ведется по конкретному делу: распространение клеветы на советский общественный строй (не критики, а клеветы). "Что вам известно об этом?" спрашивает, допустим, следователь. "Ничего". "Вы хотя бы верите в сам факт клеветы?" "Нет, безусловно". Вы не верите и в то же время, опасаетесь кому-нибудь повредить своими показаниями. Вы не хотите, чтобы кого-нибудь обыскали или допросили "на всякий случай". Так напишите об этом честно и откровенно. Это будет хорошим ответом на заданный вопрос. Напишите, не дожидаясь, пока следователь заговорит конкретнее: "А знакомы ли вы с тем-то и тем-то? Когда познакомились? Кто с вами ехал в трамвае?"
Нет, никто не призывает вас к скрытности. Конспирация это не для вас, а для них. Надо лишь понимать цель задаваемого вопроса. И, пожалуйста, не бойтесь! Не бойтесь говорить из дома по телефону. Не бойтесь небольших личных неприятностей. Зато бойтесь признаваться, что в гостях вы пили шампанское. Чего доброго, о ваших знакомых напишут фельетон, где шампанское, благодаря вам, потечет рекой.
Мелочами мы обычно называем ту ерунду, о которой нас, как нам кажется, ни при каких обстоятельствах не спросят. Но если вопрос возникает, может быть, мелочь перестает быть мелочью? "Вы были в Литве?" "Да". "С какой целью?" Видите, не мелочь. Обидно. Вопрос мог застрять в любом из наших сит, но он был слишком простым, и вы легко сказали "да". Кажется, ничего особенного. Скрывать, что вы ехали в трамвае или ходили в гастроном?... Зачем? А с другой стороны, надо ли об этом сообщать? Если непонятна цель вопроса, надо ли спешить?
Невинное признание, что вы одалживали у подсудимого зонтик, может быть передано ему в столь оригинальной форме, что человек, просидевший почти год в тюрьме, наконец "поймет" "им все известно". Хорошо, если в результате он покажет, где спрятал 33 кг золота, а если он скажет, что хотел свергнуть советскую власть с помощью какой-то книги?
По всей видимости, труден не тот вопрос, на который отвечать неудобно или страшно, а именно тот, самый простой вопрос, на который отвечаешь, не подумавши.
"Не замечали ли вы в поведении обвиняемого К. каких-либо странностей?" (сито "Д").
Вопрос, по меньшей мере, неприличный. Странности бывают у многих... К. никогда не был сумасшедшим. Главное он невиновен (вы, по крайней мере, в этом уверены). А какое наказание для него выгоднее спецпсихолечебница или тюрьма откуда вам знать?
Можно ответить, например, так: "Не понимаю и прошу разъяснить смысл вопроса. Есть вещи, о которых принято говорить только с врачом, а следователь ведь не врач". После объяснений следователя, которые, вероятно, окажутся тем же вопросом, только более подробным, хорошо бы написать то, что написано выше: "странности бывают у многих..."
Впрочем, есть достаточное число нужных, но не вполне приличных вопросов. Очевидно, что всякий раз приходится придумывать такой ответ, который отбивал бы охоту задавать подобные вопросы.
Опять трудный вопрос. Рассмотрим ряд примеров. (сито "Л").
Печатали ли вы сами или просили кого-нибудь напечатать книгу "Архипелаг ГУЛАГ?"
Предположим, вы действительно печатали книгу. Говорить об этом не хотите, но и врать не обязательно. Сейчас вы даете показания по делу К., поэтому отвечаете:
Я не помню случая, чтобы когда-нибудь я попросил К. напечатать эту книгу, и мне неизвестно, чтобы К. просил о том же самом меня. Хотя вы полагаете, допустим, что печатание книги Солженицына не преступление, а высокая честь).
Кто является автором такой-то рукописи, найденной у вас при обыске? Давали ли вы ее читать кому-либо?
Мне неизвестно ничего, что позволило бы считать автором рукописи К. Я не помню, чтобы давал ее читать К. или обсуждал с ним свое, его или чье-либо авторство. Если в вопросе фамилия обвиняемого К. отсутствует, то лучше написать ее в ответе.
Что мешает вам ответить, кто автор рукописи?
Мешает сознание того, что рукопись не содержит клеветы.
Вы отказываетесь считать себя автором этой рукописи?
Нет. Ни то ни другое. Ни от каких своих заявлений, статей, писем, книг или рукописей я не отказываюсь. Но если вам необходимо установить мое авторство, чтобы потом меня противозаконно обвинить, то я не желаю сотрудничать с вами. Вам надо вы и доказывайте. Я не намерен облегчать вам работу, поскольку не считаю следствие законным.
О том, как убедить следователя в необходимости правильно вносить ваши ответы в протокол (сито "П").
Следователь нередко бережет протокол от свидетеля, как недобросовестный продавец жалобную книгу от покупателя. В этом случае настаивать на том, чтобы самому заносить свои показания в протокол, довольно сложно. И вот, пока он "улучшает" ваш ответ, вы, не вступая в конфликт, обдумываете, что делать.
Он удовлетворен своей работой и задает следующий вопрос. Ну, что ж, можно ответить, скажем, так: "Отказываюсь отвечать, поскольку неуверен, что мой ответ будет записан в протокол правильно, то есть не так, как записан ответ на второй (предположим) вопрос".
Если следователь редактирует и этот ответ, то аргументация возрастает. Далее свидетель говорит: "Отказываюсь отвечать, поскольку не уверен, что мой ответ будет записан в протокол правильно, то есть не так, как записаны ответы на второй, третий и т.д. вопросы".
В конце концов, следователь сдается и пишет: "Намерены ли вы вообще отвечать на поставленные вопросы?" "Я намерен отвечать по существу на любые вопросы, как только отпадут обоснованные сомнения в том, что вы намерены точно заносить мои слова в протокол. Отмечу, что эти сомнения возникли после записи в протокол ответа на второй вопрос. Считаю уместным повторить мой ответ на этот вопрос. Фальсифицированный протокол подписывать не желаю, о чем намерен сделать заявление. И т.д.". Далее в протоколе пишется заявление. А на следующий день, скорее всего, следователь будет аккуратно вносить в протокол все ответы свидетеля.
И все-таки вы боитесь... А зря!
Каждое напоминание следователя об ответственности за отказ от показаний неприятно пугает. Пугает и сам вызов к следователю, и обстановка, а более всего будущее. Хорошо, что оно пока в ваших руках, если, конечно, вы еще держите себя в руках.
Помните: во-первых, отказ отвечать на какой-либо вопрос вполне допустим, так как это не отказ давать показания вообще. Хотя и то и другое необходимо уметь объяснить в протоколе; во-вторых, можно попросить у следователя УК РСФСР и прочитать статью 182, где написано, что "отказ или уклонение свидетеля... от дачи показаний... наказывается исправительными работами на срок до шести месяцев или штрафом до пятидесяти рублей, или общественным порицанием".
(Термин "исправительные работы" несведущему человеку напоминает "исправительный лагерь". На самом деле это всего лишь вычитание из вашей зарплаты 20% в течение шести месяцев).
А с другой стороны, вам совсем нестыдно, особенно, если следователь заведомо знает, какое решение вынесет суд. Только вы должны чистосердечно признаться в протоколе и в растерянности, и в испуге. Он, кажется, напомнил вам о подписке, о вашей обязанности говорить правду, вот вы и скажите ему о том же. Не беда, если и он тоже испугается. А впрочем, чего бы ему пугаться?
Нет, вы определенно не понимаете...
Говорят, непонимание признак ума. Конечно же, мы не дети, и высшее образование многое дает, но в основе даже гениальных открытий часто лежат сомнения в том главном, что всем и всегда кажется естественным и несомненным.
Если свидетель не хочет думать, то зачем ему запрещать это делать другим? Допустим, перед вами вопрос: "Вел ли обвиняемый К. антисоветскую агитацию?" (Он сам в этом признался). Разумеется, вы отвечаете, как можете. А как можете? Вы рассуждаете: "На К. непохоже, чтобы он признался в чем-то невероятно страшном, непонятно даже в чем. Наверное, обещали выпустить, поэтому он и признался". Так и напишите.
А что следует понимать под словом "антисоветские" или "политические" разговоры? Каково юридическое содержание этих непонятных слов? Не будет ли следователь так любезен объяснить их? Допустим, известный борец за мир не в силах выговорить какое-нибудь слово. В результате возникает анекдот. Будет ли он антисоветским? Дозволено ли рассказывать анекдоты о Хрущеве? А о Брежневе?
Или, например, вот идет по лесу заяц, а навстречу ему медведь: "Здравствуй, Топтыгин", говорит заяц. "Здравствуй, Косыгин", говорит медведь. Такой анекдот "антисоветский"? Вообще, какие категории анекдотов или просто бесед способны подрывать существующий строй? Да и как можно сохранить тот строй, который способен подрываться разговорами? Какие меры принять нам всем, как убедиться, наконец, что произносимые слова содержат вполне определенный смысл? Говоря, например, "существующий строй", мы имеем в виду одно и то же?
Когда мы говорим "советский", нам гораздо понятнее, чем когда мы говорим "антисоветский". Последнее воспринимается лишь интуитивно. В нашей жизни мы никогда не находим разумных и достойных определений слову "антисоветский". Не от того ли, что мир наших представлений недостаточно широк? А вдруг, читатель, этих объяснений совсем нет? Что тогда?
Самый богатый в мире сам Мир. В нем есть все: прекрасные люди и ничтожные деспоты, великие мысли и отвратительные идеи. Да, именно "Я ненавижу ваши идеи, но готов отдать жизнь, чтобы вы имели право их выражать", так утверждал Вольтер очень давно. Я не уверен, что сейчас нужно утверждать что-то противоположное. Простите за наивность, читатель, но говорят, что знание на память статьи 19 Всеобщей Декларации Прав Человека служит талисманом, спасающим от бед. И даже надежнее всех остальных законов общества. Правда ли это? Не знаю.
Допрос это не место, где должно быть понятно все абсолютно.
Ко всему можно привыкнуть, и к непонятному тоже. Постарайтесь, во всяком случае. Когда любопытство следователя составляет основу его профессии, его жертве, наверное, надо обладать чем-то противоположным. Конечно, неплохо, если оба стремятся к пониманию, только хорошо бы знать меру.
Кто спорит, всегда хорошо знать, что понимать нужно, а что не нужно. Например, какие-то намеки следователя или еще что-нибудь. Но если писать об этом "в двух словах", то между двумя словами "непонятно" и "вопрос" все равно придется поместить третье слово "думать".
Чтобы достичь понимания, говорят, вначале, по крайней мере, надо достичь непонимания. Тогда все становится просто. "Вы все время жалуетесь, что не понимаете меня, сказал на допросе один свидетель интересно, как же вы беретесь расследовать дело, которое связано с теми, кого вы не понимаете?"
При расследовании политических обвинений следователь вынужден предъявлять свидетелю документы, которые сам же считает клеветническими. Таким образом, следователь совершает то же преступление, которое расследует. Понимая, вероятно, уникальность своего положения и неправедную свою цель, он старается внушить всякому свидетелю, что тот немножко обвиняемый. Эта мысль, хотя и очень доходчива, прямо им вроде бы не утверждается. Спрашивается, что делать свидетелю? Так вот: если свидетель шутит, если его ответы умны и остроумны, то как-то само собой получается, что свидетель невиновен. Ведь по-настоящему шутить на следствии способен только по-настоящему честный человек.
Тем временем вас приглашают на очную ставку с обвиняемым К.
К сожалению, память у К. оказалась "лучше", чем у вас. А что вы думаете? Но пока чистосердечные признания остаются важным источником обвинения, и та и другая сторона будут охотно идти навстречу друг другу в поисках общего языка и обоюдной выгоды.
При чем же тут очная ставка? Уж не при том ли, что арестован только К., а вы пока на свободе? Очная ставка проводится между двумя лицами, показания которых противоречивы. Они и должны быть противоречивы: один в тюрьме, другой на воле. Кто же из них прав? Следователь уже давно знает - "кто прав". Ему хочется только доказать это получше. Задача непроста и требует тщательной подготовки. В какой-то момент следователь напоминает прокурора, судью... или, пожалуй, даже адвоката.
Сейчас он будет давить на психику "бестолкового свидетеля", чтобы сделать его еще более бестолковым. Вот он как раз задает свой вопрос, недовольный и длинный. По краям вопрос кажется конкретным, особенно в самом начале, но в середине - сплошное унижение свидетеля. А конец? Он так лаконичен и тверд, что все вместе заставляет свидетеля съежиться, забыть начало и лишь поступать "как лучше". Для большего эффекта следователь повторяет конец: "Так как же быть?", "Так как же мне васВпрочем, если жизнь не научила вас быть самому себе врачом и электромонтером, то вы, по крайней мере, должны понять, что "немножечко стать" самому себе адвокатом вы просто должны.
Ведь согласно закону именно в крайней, в тяжелой ситуации услуги адвоката будут недоступны для вас. (По нововому УК РФ вы имеете право на защиту с момента задержания - прим. редакции "Карты"). Это вовсе не означает, что потребуется изучать какие-то толстые книги по законодательству. Нет. Требуются не столько знания, сколько ориентир. Если вы - честный человек, вам не обязательно знать законодательство. Важно лишь научиться его понимать и ориентироваться. Ваша "тактика", конечно, зависит от обстоятельств. В идеальном случае она должна выглядеть примерно так. Сначала вы сопротивляетесь нажиму, выставляя доводы, основанные на законе и здравом смысле. Затем вы уступаете нажиму. Далее ситуация, допустим, несколько раз повторяется. В конце концов, если даже следователь и приходит к тому, к чему стремился, у него в результате получается нуль, добытый путем не совсем приличным.
Во-вторых, почти в каждом важном вопросе следователя, каким бы oн ни был,- добрым или страшным - живет нечто противоестественное, а именно - едва заметное утверждение. А ведь следователь должен спрашивать, а не утверждать. Заметьте, это "ахиллесова пята" следователя, и он ее тщательно прячет. Как? Он пытается свои утверждения сделать вашими или общими (под видом всеобщих). Не говоря прямо и откровенно, он осторожно советует, напоминает, дает понять...
Если дело - "липа", ему все больше и больше приходится объяснять, вместо того чтобы спрашивать. И свидетелю не остается ничего иного, как спрашивать. Тем более, если оппонент уже перешел от наводящих вопросов к наводящим советам. Все, как видите, чудесным образом меняется. Свидетель начинает выступать как следователь, следователь становится на место свидетеля... Вот тут-то возникшая ситуация морального и тактического преимущества дает повод воспользоваться четырьмя принципами системы "ПЛОД".
Важно только правильно, честно и обдуманно записать происходящее в протоколе. Не так существенно слово сказанное, как важно слово написанное. На допросе всегда есть время подумать - мгновенной реакции никто не требует. В тех же случаях, когда слишком много спрашивают одно и то же, нетрудно придумать и остроумный ответ. Была бы охота.
В-третьих, следователь готовится к допросу свидетеля. Свидетелю необходимо делать то же самое, но как можно лучше. Не лишнее - расспросить о его манерах того, кого он допрашивал раньше. Хорошо бы обдумать схему предстоящей встречи. Посмотрите внимательно протокол вашего обыска. Почти наверняка вас спросят об изъятом: "От кого получено? С какой целью хранилось?". Что вы ответите на те или иные вопросы? Что напишете в замечаниях к протоколу? И, наконец, чем будете его "раздражать" (в том или ином случае)?
Если допрос неожиданный, например, сразу после обыска, скажите, что вы устали, болит голова. Напишите об этом в протоколе и попросите, чтобы вас вызвали завтра. В конце концов, вы ведь в самом деле так напуганы и так плохо выглядите, что достаточно врачу вас увидеть и он сразу даст бюллетень. Если следователь захочет отобрать или уничтожить черновики ваших записей на допросе, необходимо оформить это протоколом изъятия с понятыми, как полагается. Копию протокола (согласно ст.177 УПК РСФСР) вы возьмете с собой, а черновики приобщат к делу.
В-четвертых, если вы в состоянии доказать, что вас зря вызывали и зря допрашивают, не спешите. Не спешите использовать то, что быстро пришло вам в голову. Наблюдайте события и не торопясь принимайте решение. Заранее принятое решение не должно быть слишком твердым, оно может заранее оказаться плохим. Старайтесь всегда быть объективным, напримеp. "По-вашему получается, - говорит милиционер, - что вас задержали без всякой причины". "Нет, - говорите вы, - так не получается. Коли задержали, значит есть на то причина. Если она мне неизвестна, это еще не означает, что ее нет".
Вероятно, без нужды не стоит показывать следователю свою "просвещенность". Возможно, дилетантство ваше будет стимулировать неосмотрительные действия следователя, а здравый смысл, на который вы станете ссылаться, укрепит его упрямство. Но зато потом, когда он сам возьмет в руки УПК, чтобы доказать что-либо вам, он докажет себе, что не прав. Эффект окажется максимальным при минимальных с вашей стороны усилиях. Разумеется, надо всегда внимательно слушать, стремясь понять, но стремясь не слишком, не с полуслова (главное!).
И еще, кстати, есть нечто, чего современному интеллигенту не хватает постоянно. Даже больше, чем денег. Когда отнимут и унесут навсегда, например, личную рукопись, интеллигент переживает так, будто потерял ребенка. Да уж не потому ли замечено, что судить за неопубликованную рукопись легче, чем за опубликованную? Разумеется, это не строгая истина. Зато безусловно истина, что воля важнее осмотрительности.
Первый вопрос. Следователь спрашивает: "Что вы скажете по поводу изъятой у вас на обыске такой-то брошюры?" Как лучше ответить на этот вопрос?
Ответ автора. Прежде всего нелишне потребовать, чтобы вопрос был записан примерно так: "Вам предъявляется изъятая у вас на обыске такого-то числа отпечатанная на машинке брошюра под таким-то названием, на стольких-то листах, начинающаяся словами такими-то и кончающаяся словами такими-то, что соответствует пункту такому-то протокола обыска от такого-то числа, и так далее". Если у следователя при себе нeт брошюры или нет протокола изъятия, или если в протоколе изъятия указано другое количество страниц, то c ответом на вопрос не следует торопиться. Впрочем, следователя интересует, от кого и с какой целью получена брошюра. Перед ответом важно также понять цель вопроса и внимательно посмотреть саму брошюру. Бывает, что в ее тексте удается найти цитату, которая существенно украсит ответ.
Второй вопрос. На обыске "обнаружены" предметы, которых никогда раньше не было. Что ответить, когда об этом спросят на допросе?
Ответ автора. Думаю, что сами по себе чудесным образом возникшие предметы не способны опорочить честного человека. К чудесам, вероятно, следует относиться, как к чудесам. Разве их мало? Взять, например, почту. На редкость пунктуальное и аккуратное учреждение. Но бывает, что письма, которые я посылаю, не приходят, а вместо них от моего имени приходят письма, которых я никогда не посылал! Чудо!
Хотя есть и другая точка зрения. На обыске у Александра Гинзбурга обнаружили непонятно откуда возникшую иностранную валюту. Интересно, что на суде об этой "находке" не было произнесено ни слова. Отсюда делается простой вывод: высокое начальство не всегда одобряет некрасивые действия слишком ретивых нижних чинов. Так, наверное, и надо написать в протоколе. И, главное, по возможности, не следует бояться. Если мы будем бояться, мы не сумеем презирать. Одно слишком большое чувство помешает другому.
Третий вопрос. Следователь сообщил про некоторые показания обвиняемого. Затем он спросил, подтверждаю ли я эти показания. Я ответил, что нет, не подтверждаю, так как никакие показания обвиняемого мне неизвестны. Прав ли я?
Ответ автора. Пожалуй, прав. Вопрос следователя должен формулироваться примерно так: "Вам предъявлены показания обвиняемого такого-то, данные им на предварительном следствии такого-то числа. Далее двоеточие, кавычки и текст показаний". Если следователь почему-то не предъявляет протокола показаний обвиняемого, это странно. Если он предъявляет протокол, то надо внимательно его посмотреть и дать ответ по существу. Хотя важно, что именно следователь просит вас подтвердить. Допустим, факт встречи двух лиц в вашем присутствии. Разве не странно, что одно из двух лиц сочло необходимым рассказать об этой встрече следователю? Факт встречи - дело обычное. Факт рассказа - необычное дело. Это необходимо объяснить следователю и, наверное, как-то записать в протокол.
Четвертый вопрос. Непонятно ваше требование говорить всегда правду. Неужели не было случая, когда вы в критической ситуации не сказали бы следователю ложь?
Ответ автора. Ложь я никогда не говорил, потому что не хотел. Да и не было необходимости лгать. Но если строго смотреть, то, наверное, правду я тоже не говорил. Правду я искал. Я всегда ее ищу. А поскольку может оказаться, что этот мой ответ вас не устроит, я готов передать чужие слова по этому поводу:
"Господин следователь,- сказал один человек в критической ситуации, - я, наверное, сделал бы то, о чем вы настойчиво просите, но в круге моих товарищей это считается подлостью".